Чернобыльская АЭС. История, аналитика.

[Arn]

Про ложь, правду и «не всю правду». Часть I.




Есть знаменитая фраза кого-то из древних «Есть правда, есть ложь, есть наглая ложь… И есть статистика». В том смысле, что статистикой, повернутой под нужным углом можно обосновать практически любую ложь. Но ложь, неправда, она на то и ложь и неправда, что теоретически, всегда можно найти ей опровержение. Доказать, что это ложь. Возможно даже, что что-то не требует официального признания в качестве лжи. Достаточно понимания людей, что это неправда.

Характерный пример – думские выборы 4 декабря сего года. Все и всё понимают.

Гораздо сложнее дело обстоит в случае «не всей правды». Когда чего-то недоговаривают. Т.е. когда говорят правду, только правду и ничего кроме правды, но говорят только выборочные факты. И картина может получиться такой, какой её хочется увидеть. И все поверят, поскольку все сказанное – правда. Но не вся… Это не по Геббельсу, но это так.

Одним из характерных примеров такой вот «полуправды» или «недоправды» является официальная версия аварии на Чернобыльской АЭС. Которую в том или ином виде озвучивают практически всегда, когда возникает разговор об этой аварии, цитирую (доклад Правительственной комиссии перед экспертами МАГАТЭ, лёгший в основу первого отчёта последних под названием INSAG-1): «первопричиной аварии явилось крайне маловероятное сочетание нарушений порядка и режима эксплуатации, допущенных персоналом энергоблока».

Желающему оспорить данную версию, приходится пускаться в сложные объяснения принципа работы реактора, ядерной физики и прочие высокие материи. Это сложно. Далеко не все будут это слушать (вот, кстати, заодно и проверим этот тезис – большая просьба к тем, кто не дочитает этот огромный текст до конца, написать в комментариях «многобукофф», «ниасилил» и т.п.). И, главное, у официальной версии есть всегда в качестве «козырного туза» такая вот правда - перечислить факты, не вдаваясь в глубокие объяснения, и задать вопрос «Вы же не будете это оспаривать?».

Обычно приводится приблизительно следующая хронология аварии (по данным Доклада Комиссии государственного комитета СССР по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике):


25 апреля 1986 г. 14:00. Для проведения испытаний режима выбега с нагрузкой собственных нужд турбогенератора отключена система аварийного охлаждения реактора (СОАР).

25 апреля 1986 г. 14:00. По требованию диспетчера Киевэнерго проведение испытаний отложено. Персонал энергоблока, несмотря на отсрочку испытаний, не включил СОАР.

26 апреля 1986 г. 00:05. Тепловая мощность реактора снижена персоналом до 25% от номинала.

26 апреля 1986 г. 00:28. При тепловой мощности реактора ниже 25% от номинала, осуществлён переход с системы локального автоматического регулирования мощности на автоматическое регулирование мощности основного диапазона [говоря простым языком, осуществлён переход на «ручное управление» - до этого момента автоматика контролировала реактор в локальных зонах, после этого автоматика контролировала только общую мощность реактора]. При этом происходит «провал» мощности реактора до 30 МВт, персонал принимает решение об эксплуатации реактора на минимально контролируемом уровне мощности и его подъёме до уровня, необходимого для проведения эксперимента.

26 апреля 1986 г. 00:36:24. Персоналом блокирована аварийная защита реактора по уровню воды и давлению в барабанах-сепараторах.

26 апреля 1986 г. 00:43:35. Персоналом блокирована аварийная защита по останову турбогенераторов.

26 апреля 1986 г. 01:03. Мощность реактора стабилизирована на 200 МВт (20% от номинала)

26 апреля 1986 г. 01:23:10. Нажата кнопка МПА (максимальная проектная авария).

26 апреля 1986 г. 01:23:40. Нажата кнопка АЗ-5 (аварийная защита). В активную зону вводятся все регулирующие стержни. [Обратите внимание на временной промежуток между этим событием и предыдущим. На самом деле, это крайне важно.]

26 апреля 1986 г. 01:23:43. Появляются аварийные сигналы по разгону реактора и резкому росту мощности.

26 апреля 1986 г. 01:23:44-47. Один за другим появляются аварийные сигналы различных систем.

26 апреля 1986 г. 01:23:49. Аварийный сигнал «разрыв канала». [по сути это и есть фиксация момента взрыва реактора].

26 апреля 1986 г. 01:24 (запись в журнале старшего инженера управления реактора): «Сильные удары, стержни СУЗ остановились не дойдя до нижних концевиков. Выведен ключ питания муфт».



Если резюмировать, то из этой краткой хронологии становится «ясно», что операторы реактора отключили три системы защиты реактора, работали на низкой мощности при минимальном уровне контроля реактора, причем отключили автоматику локального контроля, оставив только «общий» контроль. В общем, кто у нас виноват, все понятно.

С целью донесения официальной версии до масс даже художественно-публицистическую книжку выпустили. «Чернобыльская тетрадь» называется. Г. Медведев автор. Может быть читали.

Но не все так очевидно, если начать со всем этим разбираться. Собственно, спустя несколько лет (в 1993-м году), МАГАТЭ выпустил «Дополнение к INSAG-1», который озаглавил INSAG-7 и в котором попытался с одной стороны, что называется «сохранить лицо и честь мундира», а с другой дать более объективную картину произошедшего. Получилось, честно говоря, не очень успешно, но более-менее понятно.



Обвиняемые в аварии на ЧАЭС во время суда



«Новый» вывод – персонал не допускал нарушений, но при этом был низкой квалификации и не обладал должной «культурой безопасности» в целом, а посему, все равно виноват.

Собственно, такие пироги. Я попробую перечислить те факты, которые не были озвучены в официальной версии, однако, тем не менее, являются официально документированными, известными и общедоступными, и со знанием которых, картина аварии представляется в несколько ином свете.

По сути, ничего нового, что нельзя было бы найти в открытых источниках по всему Интернету, я не расскажу. Никаких альтернативных версий про инопланетян, ЦРУ и тому подобное. Я попытаюсь продемонстрировать, как «не вся правда» может существенно изменить картину произошедшего.

Для начала, чтобы дальнейшая информация была более или менее понятна, я попытаюсь на бытовом уровне объяснить принцип работы атомного реактора вообще и РБМК в частности, а также физический смысл некоторых, крайне важных (с точки зрения аварии на ЧАЭС) параметров.

Итак, сам принцип работы сферической атомной энергоустановки в вакууме заключается в том, что при делении ядер топлива выделяется энергия и нейтроны. Нейтрон попадает в другое ядро топлива и вызывает его деление с выделением энергии и нейтронов. Все это безобразие протекает, как несложно догадаться, в атомном реакторе. Выделяющаяся энергия (в виде тепла) передается теплоносителю, который, в свою очередь, передает энергию турбине, трансформирующей ее в электроэнергию. В целом, все просто.

Наиболее значимым параметром работы ядрёного реактора является коэффициент размножения нейтронов или, связанной с этим коэффициентом реактивностью реактора (р=(k-1)/k, где р – реактивность, а k – к-т размножения нейтронов). Реактор может пребывать в трех состояниях в зависимости от этого коэффициента.

Подкритичное состояние. К-т размножения нейтронов меньше единицы. В подкритичном состоянии цепная реакция деления затухает. Т.е. все меньше высвободившихся при делении нейтронов вступает в реакцию и количество делений в реакторе сокращается. Реактивность при этом отрицательная.

Критичное состояние. К-т размножения нейтронов равен единице. Число делений ядер в реакторе постоянно. Реактивность равна нулю.

Надкритичное состояние. К-т размножения нейтронов больше единицы. Реакция нарастает - все больше нейтронов, высвободившихся при делении одного ядра, приводит к делению новых. Реактивность, как несложно догадаться, положительная.

Для того чтобы контролировать реакцию в реакторе существует система регулирования цепной реакции. Суть данной системы в том, что за счет определенных манипуляций в реактор вносится положительная, либо отрицательная реактивность, соответственно, меняется к-т размножения нейтронов и, соответственно, меняется состояние реактора.
Если проводить аналогии с автомобилем, то это система из двух педалей – газа и тормоза. Нажимаем на «газ» - в систему вводится положительная реактивность, реакция нарастает. Нажимаем на «тормоз» - вводится отрицательная реактивность, реакция затухает.

В РБМК (реактор большой мощности канальный), такая система реализована при помощи управляющих стержней (на самом деле, практически во всех реакторах система регулирования реализована в таком виде, различаются конструктивные решения). Стержни выполнены из карбида бора и их назначение – улавливать нейтроны и не давать вступить в реакцию с ядрами топлива. Соответственно, ввод стержней в реактор = введение отрицательной реактивности. Выведение стержней из активной зоны = введение положительной реактивности.

Помимо управляющих стержней реактивность (как положительная, так и отрицательная) может вноситься в реактор, собственно, самой системой. Более подробно я на этом остановлюсь позже, когда речь пойдет о самой аварии.
Соответственно, оператор реактора, вводя и выводя в активную зону стержни, управляет состоянием реактора, стараясь поддерживать его в критичном (т.е. стабильном, пусть вас не пугает слово «критичное») состоянии. И тут возникает наиболее важный (как потом показало расследование) параметр состояния реактора – ОЗР (оперативный запас реактивности).

Тут придется погрузиться в глубокие дебри, чтобы пояснить, что же такое ОЗР и почему он так важен.

Начнем с того, что ОЗР сама по себе величина безразмерная, которая показывает, по сути, величину положительной реактивности самой системы, без регулирующих стержней. Т.е. ОЗР показывает ту положительную реактивность (см. выше), которую имела бы система, если бы все стержни были выведены из реактора до концевиков.
На РБМК этот показатель принято измерять в «эффективных стержнях». Т.е. условно говоря, сколько стержней необходимо вывести (не ввести!), чтобы увеличить мощность реактора. Если вы читали книгу Г. Медведева «Чернобыльская тетрадь», то можете еще раз перечитать тот фрагмент, где речь идет о стержнях. Там объясняется, мягко говоря, по-другому.

Сразу оговорюсь, что кол-во «эффективных» стержней – это не фактически погруженные в активную зону стержни. Там очень все сложно считается, поскольку реально ОЗР зависит от глубины погружения каждого стержня (не все же стержни погружаются до концевиков), от профиля нейтронного поля, от профиля «конфигурации» погружения. В общем, и это ключевой момент - это показатель сугубо расчетный и в 1986-м году он рассчитывался на ЭВМ в течение нескольких минут.

С точки зрения безопасности реактора, в теории получается, что чем меньше ОЗР, тем выше его безопасность (а также экономические показатели, но в данном случае, это непринципиально). Чем меньше ОЗР, тем меньше стержней надо вывести для повышения мощности и, соответственно, тем большую отрицательную реактивность вносит введение стержней. Т.е. чем меньше ОЗР, тем эффективнее мы можем остановить реакцию при введении стержней. Но это в теории.
На практике все оказалось гораздо сложнее…

Наверное, теперь с теорией можно закончить и перейти непосредственно к аварии на Чернобыльской АЭС, которая началась…. Нет, не 25 апреля 1986 года, а 11 годами раньше и не в Чернобыле.

30 ноября 1975 года произошла авария с разрывом канала на первом энергоблоке Ленинградской АЭС. По результатам расследования этого инцидента, было установлено, что при работе на малой мощности и при большой степени выгорания топлива, реактор РБМК-1000 имел положительные паровой коэффициент реактивности и быстрый мощностной коэффициент реактивности.





Если без мудреных слов «на пальцах» (с учетом написанного выше про реактивность вообще), это значило, что парообразование в реакторе, привносило в систему положительную реактивность. При этом возникала положительная обратная связь между парообразованием и мощностью – чем больше пара образовывалось, тем быстрее шла реакция деления, тем выше была температура активной зоны (и, соответственно, мощность реактора), тем больше пара образовывалось.

В.П. Волков и В.Л. Иванов по результатам расследования подготовили предложения по уменьшению парового эффекта реактивности в РБМК и направили их в Институт атомной энергии (ИЭА), который «вёл» тему РБМК. Однако ставший за 5 дней до аварии президентом АН СССР руководитель ИЭА академик А.П. Александров, данные предложения не принял.

Академик Александров
научный руководитель темы РБМК



Единственное изменение, которое было внесено в регламент эксплуатации РБМК по результатам расследования – установили минимальное значение ОЗР, равное 15 эффективным стержням, посчитав, что такой ОЗР (или, соответственно, больший) сможет компенсировать возможность негативных последствий из-за парового коэффициента реактивности.

При этом никаких изменений в систему контроля данного параметра внесено не было. Он рассчитывался на ЭВМ два раза в час (либо по запросу оператора), выдавался на распечатке, и на его расчёт по-прежнему требовалось несколько минут. Т.е., при прочих равных, оператор принимал решения, основываясь на данных несколькоминутной давности…

18 ноября 1983 года и ?? декабря 1983 года. В эти два дня не случилось никаких аварий, к счастью. 18 ноября был осуществлен физический пуск 4-го энергоблока ЧАЭС (того самого, на котором произошла авария), а в декабре (точную дату я не нашел) – физический пуск 1-го энергоблока Игналинской АЭС.

Позвольте процитировать Доклад Госпроматомнадзора 1991 года (п. 1-3.8):

«Вследствие того, что поглощающая способность графитового вытеснителя, соединенного со стержнем соединительным телескопом, меньше поглощающей способности вытесняемой из нижней части канала воды, при движении стержня СУЗ […] происходил локальный ввод положительной реактивности в нижнюю часть активной зоны.[…]

Главному конструктору и Научному этот эффект был известен до аварии. Экспериментально он был обнаружен во время физических пусков 1 блока Игналинской АЭС и 4 блока Чернобыльской АЭС […]

На чрезвычайную опасность выявленного эффекта обратила внимание организация Научного руководителя. […]
НИКИЭТ признал наличие положительного выбега реактивности и предложил ряд мер […] Однако технические меры самим же Главным конструктором реализованы не были».

Таким образом, тот самый «концевой эффект», который стал спусковым крючком аварии (я забегаю вперед), был известен за 3 года до аварии. Были предложены меры по его минимизации. Но они реализованы не были. Кроме разработчиков реактора об этом эффекте никто особо не знал.

В чем заключался «концевой эффект» и чем он был опасен? Я процитирую технический отчет по исследованию выявленного эффекта (который, в свою очередь процитирован в указанном выше Докладе Госпроматомнадзора):

«При снижении мощности реактора до 50% (например, при отключении одной турбины) запас реактивности уменьшается за счет отравления […]. Срабатывание АЗ в этом случае может привести к выделению положительной реактивности».





Схематичное изображение стержней СУЗ
На картинке выше - схематичное изображение тех самых стержней. Если посмотреть на нее в большем размере, то видно, что справа в выносах указаны знаки "+" и "-". Собсвтенно это положительная и отрицательная реактивность, которая вносится в реактор, по мере движения стержней.

Это было написано за 2,5 года до аварии… Вывод о несоответствии проекта РБМК-1000 требованиям «Правил ядерной безопасности атомных электростанций» был сделан Госпроматомнадзором в 1991 году….

В «официальной» хронологии аварии этих двух пунктов нет. Никаких указаний на выявленные эффекты в регламенте эксплуатации реактора не появилось. Появилось лишь ограничение по минимальному ОЗР в 15 эффективных стержней по первому эффекту и ограничение в 150 (из 211), стержней, которые могут быть выведены из активной зоны до концевиков по второму эффекту. Никаких объяснений данным ограничениям не давалось.

Собственно, перейдем теперь к самой аварии.

Авария произошла при проведении испытаний проектного режима выбега генератора. В чем был смысл? В результате максимальной проектной аварии (МПР) предполагалось, что станция останавливается и не генерирует энергию. Для обеспечения станции необходимой энергией (энергия остановленной станции все равно нужна) были запроектированы дизельные генераторы, которые должны были включиться при аварии. Проблему представляло то, что на их пуск требовалось 30 секунд, которые станция, как выходило, находилась без какого-либо энергоснабжения. Это было очень много.

Поэтому было предложено решение эти 30 секунд питать станцию от энергии «выбегающей» (т.е. вращающейся по инерции, без поступления теплоносителя) турбины. В теории и по расчетам, «выбегающая» турбина позволяла поддерживать энергоснабжение своего энергоблока до включения дизелей. Но требовалось проверить это экспериментально.




Отключать работающий реактор ради этого никто бы не стал, поэтому испытание режима было принято провести перед выводом какого-нибудь из блоков на планово-предупредительный ремонт. Три предыдущих попытки испытать этот режим по различным причинам заканчивались неудачно. Четвертый энергоблок станции планировалось выводить на ППР 25 апреля 1986 г. На тот же день было предусмотрено проведение испытаний.

Собственно, все пошло не так уже с самого начала. Испытания планировалось проводить на мощности 700 МВт (тепловых), что составляет порядка 25% от номинальной мощности. К выводу реактор начали готовить в ночь с 24-го на 25-е, постепенно снижая мощность. К моменту запланированного начала испытаний мощность была снижена до 50% (1600 МВт). Была отключена СОАР (система аварийного охлаждения).

Тут, внезапно, в отчете МАГАТЭ 1993 г. (INSAG-7) выяснилось, что никакого нарушения в этом отключении не было. В соответствии с действовавшим регламентом эксплуатации, отключение СОАР позволялось при согласовании с главным инженером станции. Оно было получено. СОАР была отключена. Более того, INSAG-7 делает вывод, что отключение СОАР никак не повлияло ни на развитие аварийной ситуации, ни на ее последствия, поскольку время подачи охлаждающей воды в реактор составляло 10 секунд. А время, прошедшее с момента срабатывания аварийного сигнала о нарастании мощности до момента разрушении реактора составило 6 секунд. Будь система активна, она никак не смогла бы повлиять на развитие аварии (а учитывая "опыт" попытки охладить реактор после аварии, приведший к распространению с водой радиоактивного загрязнения по территории станции и переоблучению персонала, так и вовсе сработала бы скорее во вред).

Вот, что написано по этому поводу в INSAG-7 (и международная организация МАГАТЭ): «Отключение СОАР на Чернобыльской АЭС, в принципе не было запрещено регламентом нормальной эксплуатации. ИНСАГ понимает, что это было требованием графика испытаний, и в соответствии с правилами от Главного инженера было получено специальное разрешение на такое отключение».


А вот, что говорит Сергей Янковский, в 1986-м году работавший следователем Киевской областной прокуратуры.

«Дятлов настоял на том, чтобы вручную вывести из строя систему аварийного охлаждения реактора. Это категорически запрещено было делать, категорически. Это деяние – уже преступление».

Кому верить – решайте сами. Я лично верю МАГАТЭ. Вообще, почитайте интервью Янковского по ссылке выше. И сравните с тем, что написано в том же INSAG-7 (и других докладах, опубликованных после 1990 года).

Продолжаем. СОАР отключена и, в принципе, практически все готово к испытаниям. И тут поступило требование диспетчера Киевэнерго прекратить снижение мощности. Испытания было решено отложить до снятия запрета. Мощность при этом поднимать не стали. Собственно, это стало первым звеном в цепи событий.

При длительной работе реактора на низких мощностях происходит «ксеноновое отравление» реактора. Оно же «йодная яма». В реакторе накапливается короткоживущий изотоп ксенон (ага, тот самый, что в фарах, только радиоактивный), что является внесением значительной отрицательной реактивности. В результате поднять мощность очень затруднительно и для этого надо, таки да, выводить стержни из активной зоны.

Запрет на снижение мощности был снят в 23:10 и снижение мощности продолжилось. К 0:05 мощность была снижена до 25%.
В 0:28 при осуществлении перехода на «ручное управление» произошел косяк. Мощность реактора «провалилась» до 30 МВт – минимального контролируемого уровня. Причины косяка так до сих пор и не установлены. Наибольшая вероятность причины – действительно ошибка СИУР (старшего инженера управления реактором) Леонида Топтунова. Хотя Анатолий Дятлов, руководивший испытаниями и, впоследствии, сделанный главным виновником аварии (почитайте книгу Медведева, посмотрите, каким антигероем там выведен Дятлов), говорит, что это произошло по вине автоматики – системы контроля «протупили» при переходе с одной на другую.

В сложившейся ситуации варианта было, собственно, два – либо поднимать мощность, в условиях значительно усилившегося ксенонового отравления, либо отменять испытания, останавливать реактор и выводить его на ППР, а испытания отложить на вывод в ремонт следующего энергоблока с РБМК. Дятлов принял решение поднимать мощность.

По сути, это решение оказалось неверным и, наверное даже, фатально неверным. Но. Согласно с первоначальной версией Правительственной комиссии и повторившим эту версию МАГАТЭ в своем отчете INSAG-1, это решение о поднятии мощности было нарушением регламента и правил безопасности. В последствие, МАГАТЭ пришлось терять лицо и в INSAG-7 писать, цитирую: «Заявлялось, что длительная эксплуатация реактора на уровнях мощности ниже 700 МВт (тепл.) запрещена. Это заявление основывалось на неверной информации. Такое запрещение должно было существовать, но его не было».


Как говориться, «слив засчитан». В дальнейшем по ходу INSAG-7 МАГАТЭ пришлось подобным образом сливаться еще несколько раз. В частности, упомянутое выше отключение СОАР, признанное в INSAG-1 нарушением регламента, в INSAG-7 было «реабилитировано», правда с оговоркой, что хотя регламент этого и не запрещал, непосредственно отключение СОАР никак не повлияло на ход аварии, сам факт отключения является «свидетельством низкого уровня культуры безопасности». Дескать, да, запрещено не было, повлиять не повлияло, но все равно виноваты.

Поднимать мощность в условиях ксенонового отравления можно одним только способом — выведением из активной зоны стержней. Что, собственно, и делалось. И мы плавно подошли к фатальной роли ОЗР в аварии.

Как я уже писал, адекватной системы контроля ОЗР на реакторе не было, поэтому, большую часть времени СИУР должен был ориентироваться по собственным ощущениям, а также опираясь на другие нормативные требования. А эти нормативные требования, содержали ловушку.

Если вы помните, после обнаружения положительной обратной связи парового коэффициента реактивности и мощностного коэффициента в регламент были внесены требования о минимальном ОЗР, равном 15 эффективным стержням. А после обнаружения «концевого эффекта» - требование о том, что из активной зоны можно полностью извлекать только 150 стержней. При этом оставшиеся в активной зоне стержни должны быть погружены не менее чем на полметра.

В этом и заключалась ловушка. При буквальном соблюдении этого требования (150 стержней вытащены полностью, а остальные 61 — погружены на полметра), ОЗР составлял порядка 3-5 эффективных стержней. В 3-5 раз ниже минимально допустимого ОЗР, не имевшего адекватной системы контроля. Это все указано в Докладе Госпроматомнадзора 1991 года.

Согласно все того же доклада Госпроматомнадзора, последнее рассчитанное значение ОЗР о котором знал Топтунов (и, соответственно, весь находившийся на щите управления персонал) было 26 эффективных стержней. В материалах суда фигурирует 19. Все равно больше разрешённого действовавшим регламентом.

Как впоследствии написал в своей книге «Чернобыль. Как это было» Дятлов: «А снижения запаса реактивности, мы 26 апреля не видели, поэтому тоже никто не мучился, ни Акимов, ни Топтунов, ни Дятлов. Я его просто не ожидал до 1 ч 30 мин». Т.е. распечатку с «текущим» значением ОЗР ждали в час тридцать. Через семь минут после аварии. Исходя из того, что я прочитал про аварию, я склонен этому заявлению верить.

Возвращаемся к хронологии событий. В 0:36:24 персоналом был изменен уровень срабатывания аварийной защиты по давлению в барабанах-сепараторах. С 55 кг/с на 50 кг/с. По первой официальной версии — опять же в нарушение регламента. Впоследствии, и Комиссия Госпроматомнадзора и МАГТЭ в своих докладах сошлись во мнении, что указанное изменение, во-первых, опять же было допустимо, но главное, это был второй уровень защиты. Первый уровень защиты барабанов-сепараторов остался действовать и, если бы, параметры были нарушены, то защита сработала бы. Но этого не случилось.

В 0:43:35 была отключена защита по останову турбогенераторов. Разумеется, по первоначальной версии — в нарушение Регламента. По версии INSAG-7, ВНЕЗАПНО выяснилось, что отключение данной защиты не только допускалось, но и «... в действительности требовалась регламентами по нормальной эксплуатации на низких уровнях мощности...». Еще один слив и потеря лица МАГАТЭ засчитаны. Отключив эту защиту, персонал выполнил предписание регламента.

Наконец, в 0:41 к испытаниям начали готовить гидравлическое оборудование. Главной целью всех испытаний, как я уже писал, было испытание проектного режима «выбега турбины». Чтобы вращающаяся по инерции турбина обеспечивала питанием в течение 30 секунд (до включения дизельных генераторов) основное оборудование. В первую очередь, конечно, главные циркуляционные насосы (ГНЦ) и питательные насосы (ПН), которые качают теплоноситель.

Одним из обвинений персонала в нарушении Регламента стала работа сразу восьми циркуляционных насосов на полной мощности. Якобы такой режим мог привести к кавитации и срыву насосов (что, кстати, изначально и называлось «спусковым крючком» аварии). Стоит ли говорить, что в начале 90-х, как обычно ВНЕЗАПНО (мы уже имели возможность убедиться, как это происходило на примере отключенных защит) выяснилось, что «...одновременная эксплуатация всех восьми насосов никаким документом, включая рабочую программу испытаний, не запрещались...»

Стоит сказать, что работа восьми циркуляционных насосов и недогрев теплоносителя на входе в активную зону в реальности оказал значительное влияние на развитие аварии, поскольку это привело к повышенному парообразованию, а как мы помним, РБМК имел положительный паровой эффект реактивности.

Последний из насосов был включен в работу в 01:07 и, собственно, все необходимые условия для аварии действительно были созданы, как правильно написал в «Чернобыльской тетради» Г. Медведев. С той лишь разницей, что персонал не совершил ни единого фактического нарушения действовавших в тот момент нормативных документов. INSAG-7 (1993 г.) и Доклад Комиссии Госпроматомнадзора (1991 г.) по сути, опровергают все обвинения, которые были предъявлены персоналу (и по которым они были осуждены, но об этом позже).

Точнее нарушение Регламента таки было, но персонал об этом не знал. ОЗР упал ниже минимально допустимого. Согласно записи программы ДРЕГ (это типа «чёрного ящика»), автоматический расчёт ОЗР начался в 1:22:30. При этом все параметры были записаны на магнитную ленту. ЭВМ на ЧАЭС значение ОЗР так и не досчитала. А при расчете ОЗР по сохранённым параметрам на Смоленской АЭС, было установлено, что за минуту до аварии ОЗР составлял 8 эффективных стержней. Только никто об этом не знал.

http://chelya.livejournal.com/366497.html

[Arn]

Про ложь, правду и «не всю правду». Часть II.



В таком состоянии в 01:23:04 был включен осциллограф для снятия характеристик выбегающей турбины и испытания, по сути, начались. Никаких аварийных сигналов не регистрируется.

В 01:23:10 была нажата кнопка «Максимальная проектная авария» (МПА). Собственно с этого момента циркуляционные насосы работают на «выбеге» турбины. В соответствии с программой испытаний и заложенным проектным режимом, насосы должны проработать 30 секунд. После этого включаются дизель-генераторы. Разумеется, в соответствии программой испытаний дизель-генераторы при испытании не включались. Проверялась возможность работы в течение 30 секунд на «выбегающей» турбине. После этого эксперимент заканчивался. Никаких аварийных сигналов не регистрируется.

В 01:23:40 нажата кнопка самоуничтожения АЗ-5 (сброс аварийной защиты). Никаких иных аварийных сигналов не регистрируется.

Впоследствии, обвинение всеми правдами и неправдами пыталось из оперативного персонала вытянуть признание — как они, не имея никаких оснований (все зарегистрированные показатели на момент нажатия кнопки АЗ-5 в норме... не в норме только ОЗР, но об этом никто не знает, в том числе и ЭВМ, которая этот показатель медленно и со скрипом рассчитывает в данный момент), поняли, что имеет место аварийная ситуация и сбросили аварийную защиту?

Г. Медведев на этот счет даже пофантазировал: «Старший инженер управления реактором Топтунов Леонид первым забил тревогу. «Надо бросать аварийную защиту, Александр Федорович, разгоняемся», - сказал он Акимову. Акимов быстро посмотрел на распечатку вычислительной машины. Процесс развивался медленно, да, медленно... Акимов колебался».



Александр Акимов



При этом и Топтунов и Акимов в объяснительных записках написали, что причиной нажатия кнопки АЗ-5 стало окончание эксперимента по выбегу турбины. Дятлов — единственный из троих, доживший до суда, хотя и получивший смертельную дозу и перенесший острую лучевую болезнь, повторил это в суде и в своей книге. Т.е. по окончании эксперимента, когда все необходимые параметры были зафиксированы, реактор тупо глушили, чтобы долго не заморачиваться с его выводом, благо энергоблок был не в сети.

В соответствии с материалами уголовного дела, команду Акимова Топтунову «глуши реактор!» слышали присутствовавшие на щите управления люди перед первым взрывом и после реплики Топтунова о росте мощности реактора. Они же подтверждают, что Акимов что-то сказал Топтунову за несколько секунд до этого. Сказал тихим и спокойным голосом, поэтому никто на это внимания не обратил и что именно сказал Акимов — никто не слышал. Дятлов настаивает на том, что он отдал команду сброса АЗ, выполнение которой зафиксировала система ДРЕГ в 1:23:40.

Я напомню, что в соответствии с проектом, насосы должны были проработать на «выбегающей» турбине 30 секунд. Кнопка МПА была нажата в 1:23:10. Кнопка АЗ-5 - в 1:23:40.

Доклады Комиссии Госпроматомнадзора и INSAG-7 никак не комментируют причину нажатия кнопки АЗ-5.
Смотрите сами, какая версия нажатия кнопки АЗ-5 — Медведева или Дятлова (а также многих других) вам больше по душе.

Наконец, в 1:23:43, через 3 секунды после нажатия кнопки АЗ-5, система ДРЕГ фиксирует аварийные сигналы защит по периоду разгона и превышению мощности. Начинается неконтролируемый разгон реактора. В 1:23:47, через 7 секунд после нажатия кнопки АЗ-5 и через 5 секунд после зафиксированного разгона реактора, ДРЕГ фиксирует сигнал «неисправность измерительной части» обоих регуляторов основного диапазона мощности. Сие, предположительно означает, что мощность реактора достигла значений, контроль которых не предусмотрен. В 1:23:49, ДРЕГ фиксирует последние аварийные сигналы - «повышение давления в реакторном пространстве (разрыв канала)» - по сути — фиксация разрушения реактора, «неисправность исполнительной части» - фиксация того, что управлять больше нечем.

Третий сигнал, зафиксированный в то же время - «нет напряжения = 48 в» (снято питание с приводов стержней), вкупе с записью в оперативном журнале «выведен ключ питания муфт», означает, что Топтунов пытается выполнить вторую команду Акимова глушить реактор. Ту самую, которую все слышали.

Стержни вводятся в активную зону при помощи сервоприводов. Это происходит относительно медленно. При отключении питания приводов, вкупе с нажатой кнопкой АЗ-5, защита именно падает. Со скоростью свободного падения. Отключив питание привода, Топтунов надеялся, что стержни рухнут в активную зону и остановят-таки реакцию. Только к этому моменту падать стержням уже было некуда.

Это как раз тот случай, когда пушистый зверёк подкрался незаметно.



Леонид Топтунов


И получается очень уж интересно. Операторы АЭС, что молодой, каким был Топтунов (25 лет), что опытный, как Дятлов (55 лет), четко знали действовавшие в тот момент «Правила ядерной безопасности атомных реакторов» (ПБЯ-04-74). В частности статьи 3.3.5 и 3.3.21. Я не буду их цитировать. Обе они процитированы в INSAG-7. Они написаны достаточно сложным для понимания неспециалистом языком. Поэтому я передам их смысл своими словами.

«При проектировании атомного реактора должна быть разработана система аварийной защиты. Аварийная защита должна быть спроектирована таким образом, чтобы обеспечивать надежное и быстрое прекращение цепной реакции при любых регламентных и аварийных состояниях атомного реактора».

На деле же оказалось нечто обратное…

В журнале «Огонек» № 35 за 1990 год было напечатано интервью академика Анатолия Петровича Александрова. Напомню, что он руководил Институтом Атомной Энергетики. И в соответствии с докладом Комиссии Госпроматомнадзора (п. 1-3.8, я цитировал его ранее), институт этот знал о наличии «концевого эффекта», но «технические меры […] реализованы не были». Опять же напомню (см. ранее), что в адрес академика Александрова, В.П. Волков и В.Л. Иванов направляли предложения по минимизации парового эффекта реактивности, которые не были реализованы. Так вот. Академик Александров в интервью журналу «Огонек» говорит:

«Поймите, недостатки у реактора есть. Он создавался академиком Доллежалем давно, с учетом знаний того времени. Сейчас недостатки эти уменьшены, компенсированы. Дело не в конструкции. Ведете вы машину, поворачиваете руль не в ту сторону — авария! Мотор виноват? Или конструктор машины? Каждый ответит: «Виноват неквалифицированный водитель»

На самом деле, очень хорошее сравнение с автомобилем. Автомобиль в наше время понятен всем. Я попытаюсь сейчас пояснить, как авария (в соответствии с докладом Комиссии Госпроматомнадзора и INSAG-7) выглядит на примере автомобиля. Я надеюсь, что я не напрасно написал весь ранее изложенные текст и вам понятна последовательность действий операторов и, приблизительно – процессы, происходившие в реакторе на момент нажатия кнопки АЗ-5. Для сравнения с автомобилем, допустим даже, что «нарушения», которые я разобрал выше, все-таки были нарушениями (а не допускались действующим регламентом, как это было на самом деле).

Итак…



Водитель садится в машину, чтобы испытать, способна ли она проехать километр по инерции… На нейтралке. Конструкцией машины не предусмотрен тахометр (у меня, например на ВАЗ-21053 тахометра не было), и при этом машина обладает очень высокой степенью звукоизоляции.

Он не включает габаритные огни - нарушение п. 19.5 ПДД (ну, пусть, в случае с аварией на ЧАЭС это будут отключенные защиты турбины и барабан-сепараторов, отключение которых по выводам Комиссий никак не могло привести к аварии), не пристегивается - нарушение п.п. 2.1.2 и 5.1 ПДД (отключает СОАР).
Водитель разгоняется до нужной скорости, переходит на нейтралку… Проезжает этот километр по инерции и нажимает на педаль тормоза…..

Ну, вы поняли, да? В первые три секунды после нажатия на тормоз, машина ВНЕЗАПНО набирает обороты, разгоняется до 200 км/ч и на этой скорости влетает в дерево. Потом выясняется, что у машины была хитрая конструкция педали тормоза – при пониженных оборотах (а тахометра нет, ага), при нажатии на педаль тормоза сначала, в первые несколько секунд, в двигатель в огромном количестве впрыскивается топливо, и только потом машина начнет тормозить. Забавная такая конструкция, о которой водителю рассказать забыли. И даже забыли объяснить, что ему надо внимательнее следить за оборотами двигателя.

Собственно, вот что произошло 26 апреля на Чернобыльской АЭС. Персонал станции действительно совершил ряд ошибок. Допустил падение мощности реактора до минимально контролируемого уровня. После этого, принял решение поднять мощность до уровня, достаточного для проведения эксперимента. Не увидел падения ОЗР ниже регламентного уровня (не имея при этом адекватных средств контроля этого показателя). Отключил ряд защит (что, впрочем, ровным счетом никак не повлияло ни на развитие, ни на последствия аварии).

Но ключевой момент заключается в том, что, во-первых, ни одно из этих действий не было запрещено (а некоторые даже предписывались, как, например, отключение защиты по останову турбин при работе на низкой мощности), а во-вторых – на момент окончания испытаний абсолютно все регистрируемые (не расчетные, типа ОЗР, а именно регистрируемые, т.е. те, о которых персонал знал) параметры были в норме.

А дальше водитель нажал на тормоз….

Собственно, вот такая история. Существует куча версий аварии на АЭС. Я слышал и про землетрясение, и про влетевшую в реактор шаровую молнию, и про диверсию, и даже про испытание американцами каких-то неведомых орудий космического базирования (Помните кино со Стивеном Сигалом «В осаде – 2»? про спутник, захваченный террористами на поезде? По слухам, сценарий этого фильма и вырос из одной из этой альтернативной версии аварии на ЧАЭС). И кучу еще всего. Изложенная мной версия лично мне кажется наиболее правдоподобной. Хотя бы потому, что она изложена в официальных документах Госпроматомнадзора и МАГАТЭ. И, хотя, вывод, который делается в этих документах все тот же – «виноват персонал», как говорится, «имеющий уши да услышит». Выводы этих документов, на мой сугубо личный взгляд, противоречат тому, что в них изложено. Я настоятельно рекомендую почитать их самостоятельно, чтобы не верить мне на слово.

Как бы то ни было, официальной версией и по сей день остается та, которую признал советский суд. Самый гуманный суд в мире. Который признал Анатолия Степановича Дятлова виновным и приговорил к 10 годам колонии общего режима по ст. 220 ч. 2 УК СССР. Несмотря на то, что у Дятлова в этот момент была не до конца излеченная лучевая болезнь (доза, полученная им при аварии, составила 550 бэр… считается, что при дозе 300-500 бэр, смерть наступает в течение 30-60 суток из-за повреждения костного мозга), что в соответствии с УПК СССР освобождало заключенного от отбывания наказания, он был этапирован из зала суда в Лукьяновскую тюрьму Киева и далее в посёлок Крюково Полтавской области. Привет Магнитскому.

Спустя 4 года, после многочисленных просьб и обращений различных людей, в том числе академика Сахарова, Дятлов был досрочно освобожден в связи с заболеванием. Остаток жизни он провел в попытках обелить имена тех, кто в ту ночь управлял 4-м энергоблоком ЧАЭС, поскольку кроме него в живых на тот момент не осталось никого.



Непосредственно во время взрыва погиб оператор ГЦН Валерий Ходемчук. Его тело так и не нашли. Я позволю себе процитировать статью Бориса Ивановича Огородникова, проведшего почти все лето 1986-года над развалом реактора, отбирая пробы поднимавшихся в атмосферу аэрозолей, написанную в 2001-м году:
«В III блоке ЧАЭС на отметке +12 м, где некогда через блок В был проход к главным циркуляционным насосам IV блока, а ныне - разделительная бетонная стена, находится мемориальный комплекс В. Ходемчука. […]
На розово-коричневом мраморе мемориальной доски, укрепленной на стене, - барельеф и стихи:

Не залишили пости,
Мужньо стояли у герц
Пам`ятник им вознести
Треба у кожному серцi.


Ниже выбито:

Ходемчук Валерий Ильич
24.03.1951 г. - 26.04.1986 г.
Ст. оператор Чернобыльской АЭС



На двух мраморных ступенях комплекса - красная лента и цветы.
Место для мемориала было выбрано удачно не только потому, что за бетонной стеной действительно расположен склеп 35-летнего оператора ЧАЭС и мимо этого места часто проходят люди, но и потому, что от работающих ГЦНов III блока сюда доносился их легкий монотонный шум».


К утру от полученных во время аварии ожогов умер инженер-наладчик Владимир Шашенок.
Все восторгаются подвигом пожарных. Во всех источниках написано, что именно они приняли на себя первый удар аварии. Подвиг пожарных я оспаривать не собираюсь. Но оперативный персонал станции, те самые, которым на многочисленных интернет-форумах на основе официальной версии аварии желают «гореть в аду» и тому подобное, подвиг совершили не меньший.

В ночь с 25 на 26 апреля 1986 в разрушенный реакторный зал 4-го энергоблока с разными задачами входили все, кто находился в ту ночь на энергоблоке. Входили, работали, выполняли стоявшие перед ними задачи, выходили, возвращались. В общем, все делали свою работу. Я не буду перечислять всех тех действий (как правильных, так и ошибочных – никто в тот момент не представлял причин случившегося, поэтому не все действия были необходимыми).

В принципе в свободном доступе есть много воспоминаний тех, кто остался жив после той ночи, а не только художественные изыски других, на которые опирается общественное мнение (это я про Г. Медведева и его «Чернобыльскую тетрадь»). Мнения о правильности действий персонала в первые часы после аварии в них разные. Иногда - прямо противоположные. Но факт в том, что практически весь персонал энергоблока выполнял свои обязанности. Многие, даже после того, как на их место пришли другие. Несмотря на тошноту, слабость и другие симптомы острой лучевой болезни. Не только пожарные.

Возможно, если Александр Акимов и Леонид Топтунов, те два человека, которые имели наибольшее представление о том, что происходило с реактором в последние минуты и секунды его работы, не остались бы на станции после окончания своей смены и в результате остались бы в живых, то и официальная версия причин аварии была бы иной…

Начальник «аварийной» смены Александр Акимов умер от острой лучевой болезни 11 мая 1986 года. Акимов, кстати, по воспоминаниям людей общавшихся с ним в эти 18 дней, считал виноватым в случившемся себя. В том числе и на этом его мнении, которое он высказывал также и работникам следствия, базировалась официальная версия. То, что он не мог объяснить, что же конкретно он сделал неправильно, списали на его состояние вследствие острой лучевой болезни.

Старший инженер управления реактором, непосредственно управлявшим реактором в момент аварии, Леонид Топтунов умер от острой лучевой болезни в 6-й Московской клинической больнице 14 мая 1986 года.


Разрушенный 4-й энергоблок




Их семьям пришло уведомление из прокуратуры СССР: «Уголовное преследование прекращено на основании статьи 6 п. 8 Уголовно-процессуального кодекса УССР 28 ноября 1986 г.» (т.е. в связи со смертью).

Анатолий Дятлов, заместитель главного инженера станции по эксплуатации и считавшийся одним из ведущих инженеров-ядерщиков СССР на момент аварии, человек руководивший испытаниями по выбегу турбин, был выписан из 6-й Московской клинической больницы 4 ноября 1986 года на амбулаторное лечение. Напомню, что Дятлов получил дозу, превышающую дозу, считающуюся смертельной. 4 декабря 1986 года арестован и помещен в следственный изолятор. В июле 1987-го, признан виновным в нарушении правил эксплуатации реактора (про «нарушения» - см. выше, см. INSAG-7, см. Доклад Комиссии Госпроматомнадзора) и приговорен к 10 годам лишения свободы.

Освобожден досрочно 27 сентября 1990 года в связи с заболеванием, после обращения академика Сахарова в адрес Михаила Горбачёва. Наверное, ему повезло, что его успели освободить еще во время существования СССР. У меня есть определенные сомнения, что он получил бы свободу после получения Украиной независимости (учитывая, как впоследствии эксплуатировалась, да и эксплуатируется по сей день, авария на ЧАЭС в политической жизни Украины).
К этому моменту, уже восемь месяцев работала комиссия Госпроматомнадзора СССР. Ее доклад, опубликованный в начале 1991 года, на который я неоднократно ссылался по ходу этого текста, стал первым официальным документом, поставившим под сомнение официальную версию о безоговорочной вине операционного персонала.

Спустя два года вышел INSAG-7, основанный на указанном докладе, а также на докладе рабочей группы экспертов под председательством академика Велихова (в этом докладе речь в основном идет о физике происходивших в реакторе процессов, мерах по недопущению подобных процессов в дальнейшем, а вопрос о виновности тех или иных лице даже не поднимается).



Общий вывод этих докладов: персонал не совершал нарушений (советский суд, напомню, признал вину в нарушении правил эксплуатации), не был осведомлен о «конструктивных особенностях» реактора, однако виноват все равно персонал, обладавший «низкой культурой безопасности».

Ну, в общем-то, без комментариев. Я не так давно писал пост, неожиданно получивший широкий фидбэк – как раз про низкую культуру безопасности. Там достаточно подробно я излагаю, что мне представляется низкой культурой безопасности, таки да. Тоже почитайте и сравните с тем, что написано в докладах. Персонал не совершил ни одного нарушения действовавших в тот момент нормативно-регламентирующих документов.

Впоследствии внесли изменения, сделав многие из тех ошибочных действий прямыми запретами. Действия эти действительно были ошибочными, называть их правильными, имея сейчас представление о механизмах и процессах, приведших к аварии - глупо. Но говорить, что персонал нарушил правила, которых на тот момент не существовало. Ну, наверное, все-таки неправильно.

Вот если взять, допустим, также часто упоминавшуюся мной книгу Г. Медведева «Чернобыльская тетрадь». Там написано, что минимально допустимый ОЗР составлял 30 стержней. И тогда получалось, что персонал знал о нарушении регламента (последнее известное персоналу значение ОЗР – 26 стержней) и продолжал нарушать сознательно. Это требование было внесено в регламент эксплуатации РБМК после аварии, по сути – по ее результатам. Но кто ж, из тех, кто читал книгу Медведева, об этом знал и задумывался?

Помимо Дятлова были признаны виновными и приговорены к 10 годам главный инженер станции Николай Фомин и директор Виктор Брюханов. По сути, суд назначил «главных виновников». Помимо Дятлова, Фомина и Брюханова в качестве обвиняемых проходили начальник смены Борис Рогожкин, начальник реакторного цеха Александр Коваленко, инспектор Госатомэнергонадзора СССР Юрий Лаушкин. Разумеется, виновными были признаны все. Но максимальный срок получили трое.

С Дятловым все более или менее понятно.

Бориса Рогожкина судили за то, что ему «посчастливилось» в ту ночь быть начальником смены всей станции, хотя никакого отношения ни к испытаниям по выбегу турбины, ни к отключениям защитных систем (даже если считать это нарушением) на 4-м энергоблоке, он не имел (собственно, в соответсвии с обвинительной частью приговора, за это его и судили, цитирую: «Начальник смены станции ( НСС ) Рогожкин контроля за проведением испытаний не осуществлял»). Приговор — 5 лет.

Александра Коваленко – за то, что он был на станции «главным по реакторам», а взорвался реактор (официально — за то, что он подписал программу испытаний). 3 года.

Юрия Лаушкина – за то, что, цитирую: «не осуществлял должный контроль за выполнением установленных норм и правил безопасной эксплуатации потенциально взрывоопасных ядерных энергетических установок. Проверки проводил поверхностно, на рабочих местах бывал редко, многие допускаемые персоналом нарушения не вскрывал; терпимо относился к низкой технологической дисциплине, пренебрежительному отношению со стороны персонала и руководства станции к соблюдению норм и правил ядерной безопасности» (переводя на русский язык: « коль уж мы сажаем персонал станции за нарушения, то паровозом надо прицепить и человека, который должен был эти нарушения вылавливать и за них наказывать»). 2 года.

Исходя из того, что я прочитал (в том числе, воспоминания Дятлова, см. главу «После взрыва»), пожалуй, только Фомина можно в чем-то обвинить.

Он проигнорировал доклад Дятлова о том, что реактор полностью разрушен. Непосредственно после аварии Дятлов дал указание подавать в реактор воду, но поняв, что реактор разрушен, это указание отменил. По причине бесполезности и опасности. В реактор вода все равно не попадала, но при этом растекалась по территории станции, разнося с собой грязь (радиоактивную). Фомин, после того, как Дятлова увезли на скорой, распорядился возобновить подачу воды.

Фомин же, направил человека осмотреть блок, в том числе и залезть на крышу. Эта операция стоила жизни Анатолию Ситникову. И, несмотря на это, Фомин вроде как передал в Москву, что реактор цел. Если это так, то его действия действительно вызывают вопросы.

Собственно, информации о том, что Фомин докладывал о разрушении реактора нигде нет. Все источники в один голос говорят, что доклады были о том, что реактор цел. Но как-то это больно подозрительно выглядит. Руководителю, как минимум, два человека сообщают, что реактор разрушен (предположительно, о том же сообщил Фомину и Александр Акимов), но он все равно сообщает наверх, что реактор цел? Не знаю. Как-то слишком неправдоподобно. Хотя, повторюсь, никаких подтверждений того, что Фомин доложил о разрушении реактора нет.

Наконец Брюханову в вину вменялось (ну, помимо того, что все эти «нарушения» персоналом требований произошли под его чутким руководством), что именно он воспрепятствовал вступлению в силу плана гражданской обороны и эвакуации населения, скрыв информацию о реальной дозиметрической обстановке.

Сам Брюханов в своих немногочисленных интервью после выхода на свободу рассказывал, что запрет на эвакуацию населения поступил из Москвы. Точнее не запрет, а указание: «Создана правительственная комиссия. До ее прибытия на место никаких мер не предпринимать». Я не знаю, кому верить. Могло быть так, могло быть так. Но, учитывая отечественную страсть к назначению козлов отпущения и, главное - обвинение в адрес властей о несвоевременном начале эвакуации, я скорее склонюсь к версии Брюханова, чем к версии обвинения. Кстати, в этом году незадолго до годовщины аварии в Московском Каннибальце (я привык так называть Московский Комсомолец с середины 90-х, когда они с упоением печатели репортажи о расчлененках и прочих кошерных вещах в рубрике "срочно в номер"), появилась интересная статья о судьбе Брюханова. Тоже рекомендую почитать, кому интересно.

Брюханова освободили досрочно через год после Дятлова — в сентябре 1991. Когда уже был опубликован доклад Комиссии Госпроматомнадзора, в котором, хотя вина с персонала не была снята, было чётко указано, что нарушений, за которые суд признал их виновными, не было. Фомин был освобожден еще раньше — в 1988. В связи с потерей рассудка.
Я не знаю, у кого как. Но мне официальная версия представляется классическим назначением козлов отпущения и не более того. А вам, если вы прочитали все это до конца, как кажется?

И да, приговор был окончательным, обжалованию не подлежал. Вынесла его коллегия Верховного суда СССР. Страны, которая больше не существует. В связи с этим, несмотря ни на что, решение суда остается окончательным, утвердившим официальную версию о вине персонала. И несмотря на все эти доклады и отчеты, на которые я ссылался, вопрос о реабилитации признанных виновными людей, насколько мне известно, даже не поднимался. Ни в России, ни в Украине.

И еще о суде. Точнее не о суде, а о том, что, якобы специалисты, работавшие на атомных электростанциях знали все эти «особенности» (на чем, в частности, настаивает Г. Медведев). Вот цитата из обвинительного заключения:
«Так, свидетели Крят и Карпан показали, что за время их работы на реакторах РБМК-1000 Чернобыльской АЭС они, как специалисты по ядерной безопасности, ни разу не наблюдали каких-либо отклонений в работе реакторов и защиты АЗ-5.»

А вот, что пишет Николай Карпан (в момент аварии - заместитель главного инженера по ядерной безопасности), чьи показания на суде в 1987 г. были признаны опровергающими мнение Дятлова об ошибках в проекте реактора.ж Пишет в 2001-м году (не подумайте что я, приводя эти цитаты, пытаюсь обвинить Николая Карпана в непоследовательности — как раз наоборот — на момент суда он был уверен в безопасности РБМК, как и персонал, управлявший реактором в ночь на 26 апреля):

«26.04.86 г. персоналом блока № 4 ЧАЭС было допущено кратковременное нерегламентное снижение всего лишь одного параметра – оперативного запаса реактивности (ОЗР). Причем до аварии Институт ядерной энергии не считал этот параметр ядерноопасным, поэтому Главный конструктор не предусмотрел для него в проекте реактора непрерывного штатного контроля, как того требовали Правила ядерной безопасности. Но при нажатии персоналом кнопки аварийной защиты АЗ-5, с целью тривиального останова реактора в состоянии с малым ОЗР, вдруг случилась глобальная авария. [...] Поэтому создателей реактора, с учетом морального ущерба их репутации, не осудили, а наградили. Наградили за участие в ликвидации последствий ими же запроектированной аварии, которая обязательно должна была случиться.

Другое дело – судьба персонала АЭС. После чего прогремел взрыв? - После нажатия кнопки АЗ-5.

Кто ее нажал? - Эксплуатационный персонал, по собственной воле.

Так суд и постановил»


http://chelya.livejournal.com/366839.html

[Arn]

О выбросах радиоактивных веществ при аварии на ЧАЭС





Ну, что-ж. Говорят, что обещанного три года ждут. Я постараюсь сократить время с момента обещания до момента выполнения обещания. Это я про свое обещание написать продолжение о последствиях аварии на Чернобыльской АЭС.

Я не буду терять время на длительный вступительный монолог, а практически сразу перейду к делу. Благо написать я планирую много, а потому нет особого смысла вещать о чем-то во вступительном слове — лучше посвятить пространство, собственно основному тексту. Сразу предупрежу, что хотя я и старался писать наиболее простым языком, все-таки все это получилось достаточно сложным. Тем не менее, перекрестясь, приступим. О самой аварии я писал здесь и здесь.

Хотя обычно список литературы принято давать в конце работы, я изменю этому обыкновению и сразу сошлюсь на основные материалы, которые я буду использовать в подготовке этого текста.

Использовать я планирую преимущественно книги, имеющиеся у меня в «бумажном» виде, и я не уверен, что их можно найти в свободном доступе в сети. В основном, по причине их специфичности. Книга первая — И.И. Крышев, Е.П. Рязанцев «Экологическая безопасность ядерно-энергетическ
ого комплекса России» ISBN 5-86656-097-6. Книга вторая — монография большого количества авторов под общей редакцией Л.А. Ильина и В.А. Губанова «Радиационные аварии» ISBN 5-86656-113-1. Наконец книга третья — монография Б.И. Огородникова, под чьим руководством я начинал свою трудовую деятельность - « Радиоактивные аэрозоли объекта «Укрытие» 1986-2006 гг.».

Разумеется, это не вся литература, которой я буду пользоваться. Но основная — именно эти три книги. Для той информации, которая получена не из этих книг, я буду стараться (если не буду забывать) давать ссылку на первоисточник.

Теперь перейдем непосредственно к тому моменту, когда в результате нажатия кнопки сброса аварийной защиты АЗ-5, которая в соответствии с действовавшими на тот момент Правилами ядерной безопасности, была обязана остановить реактор в любом регламентном и нерегламентном состоянии, произошел разгон реактора и взрыв.

В результате взрыва и разрушения как реактора, так и здания энергоблока, начался процесс поступления радиоактивных веществ в окружающую среду. Процесс этот был растянут во времени и принято делить его на четыре этапа, в течение которых в окружающую среду поступило по различным оценкам до 15 эксабеккерелей активности (беккерель, как и кюри — единицы измерения активности, я не буду останавливаться на физическом смысле обоих единиц измерения — желающие могут прочитать о них в Википедии).

При этом, около половины активности покинуло развал реактора в виде благородных газов (в частности, того самого ксенона, «отравление» реактора которым при длительной работе на низкой мощности, стало одной из отправных точек аварии). Обычно они не учитываются при анализе последствий аварии — поскольку в силу своего агрегатного состояния, почти нулевой реакционной (с химической точки зрения) способности и относительно короткого периода полураспада (период полураспада различных изотопов ксенона — от 2,2 до 5,3 суток) они оказали минимальное воздействие на долгосрочное загрязнение земель.

Тем не менее первые ликвидаторы — оперативный персонал станции и пожарные — получили по полной программе в независимости от физико-химических свойств радиоактивных веществ.






Итак, по стадиям (графически они представлены на рисунке слева). Первая стадия — это, собственно 1:24:43 ночи 26 апреля — момент, когда произошел взрыв. В его результате произошел механический выброс диспергированного топлива из разрушенного реактора. Общий выброс активности в первом этапе выброса радионуклидов оценивается в 740-890 петабеккерелей.

Подчеркну, что эти цифры (указанные выше и следующие ниже — по следующим стадиям) являются оценочными. Причем погрешность этой оценки — очень велика. Но, ничего другого нет. И вряд ли будет, если только никто не придумает машину времени и не отправится в прошлое исключительно с целью контроля выноса радионуклидов из развала. Непосредственно в первые дни такие наблюдения никто не вел. Всем хватало и других забот. Поэтому информация о выносе активности вычислялась исходя из полученных впоследствии данных об изотопном составе выбросов и данных дозиметрического контроля. Чуть позже я постараюсь остановиться на методах, которыми ученые пытались выяснить изотопный состоав выбросов.

Второй этап — период с 27 апреля по 1 мая. В этот период вынос активности из реактора постепенно снижался, пусть и не слишком существенно — если 27 апреля из реактора в окружающу среду поступило около 150 петабеккерелей, то 1 мая — меньше 100 петабеккерелей.

Принимаются меры по прекращению горения графита. В реактор начинают сбрасывать материалы — песок и глину, свинец, доломит, соединения бора. Цель этой «бомбардировки» — локализовать горение графита, способствовать снижению нейтронного потока (надежно «погасить» цепную реакцию и исключить предпосылки для ее возникновения вновь), создать подобие насыпного фильтра для уменьшения выброса аэрозолей.

Кстати да, почему именно аэрозоли (в бытовом смысле мы под аэрозолями понимаем баллончики с дезодорантами и прочими подобными предметами бытовой химии). Аэрозоль — это дисперсная система из мелких твердых (или жидких) частиц, взвешенных в газе (воздухе). Т.е. пыление или дым — это все как раз таки аэрозоли.

Да, так вот. Засыпка развала 4-го энергоблока производилась в том числе и для целей уменьшения выброса радиоактивных аэрозолей. Хотя при этом, так получилось, что сбросы с вертолетов этих материалов, начавшиеся с середины дня 27 апреля, являлись… Источником поступления в атмосферный воздух радиоактивных аэрозолей.

Груз переносили на внешней подвеске и отцепляли на высоте около 200 метров. Ниже летать было нельзя из-за вентиляционной трубы, срез которой находился на высоте около 150 метров и больших мощностей экспозиционных доз. Каждое приземление груза сопровождалось возникновением облака пыли. Т.е. аэрозоли.

Сначала контейнеры с материалами сбрасывали в момент зависания вертолета над развалом разрушенного блока. Однако, несмотря на достаточно большую высоту, экипажи вертолетов подвергались сильному облучению, что потребовало перейти к тактике сброса контейнеров при максимальной скорости полета. Это привело к интенсивности сбрасывания, но уменьшению точности попадания. В соответствии с монографией «Ретроспективная дозиметрия участников ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС» (Ильичев С.В, и другие), результатом такой тактики стало дополнительное разрушение плит перекрытий и загрязнение помещений. Так, например, в центральном зале 3-го блока (помещение 914/2) в результате разрушения крыши при сбросе материалов значение мощности экспозиционной дозы возросло более чем в сто раз.

В конечном итоге сброс материалов был прекращен в связи с опасениями (забегая вперед, в следующую стадию, отметим, что подтвердившимися) ухудшения теплосъема, а также окончательного обрушения несущих конструкций энергоблока.

Начиная с 2 мая начинается третья стадия — «период разогрева». В результате остаточного тепловыделения и того, что развал реактора оказался накрыт «шубой» из доломита, глины, свинца и прочих материалов (то самое ухудшение теплосъема, из-за которого был приостановлен сброс материалов), начался резкий рост температуры в реакторе, что привело к увеличению поступления радионуклидов в атмосферу. Температура в реакторе по разным оценкам достигала в эти дни 1700 — 2300о С. 2 мая было выброшено ориентировочно 150 петабеккерелей, а уже 5 мая — почти 300.

Наконец, 6 мая, произошло резкое падение выброса — началась четвертая стадия. Выброс сократился до 5 петабеккерелей. Причиной такого сокращения помимо принятия мер по ликвидации, стало образование тугоплавких соединений продуктов деления в результате их физического и химического взаимодействия с поступившими в развал материалами, и, как следствие стабилизация и последующее снижение температуры топлива.

Четвертая стадия по сути продлилась до ввода в эксплуатацию объекта «Укрытие» (в простонародии — саркофаг), хотя вынос активности снижался с каждым днем. Строго говоря, со второй половины мая, когда началось возведение объекта «Укрытие», основными источниками поступления радиоактивных аэрозолей в атмосферу были все еще горячие остатки активной зоны, которые генерировали аэрозоли по принципу печного эффекта, а также пыление при производстве работ и расчистке завалов.

Полноценный радиационный контроль, включая отбор проб аэрозолей, был начат в окрестностях ЧАЭС спустя сутки после аварии. Первый полет самолета-лаборатории Ан-24рр (на фото ниже — именно тот самый самолет радиационной разведки) над станцией был осуществлен в ночь с 27 на 28 апреля. После этого такие полеты стали регулярными, вертолеты, сбрасывающие материалы в развал также снабжали пробоотборным оборудованием.


Тем не менее, первая проба радиоактивных аэрозолей по «счастливому» стечению обстоятельств была отобрана 26 апреля, когда масштабы катастрофы были непонятны. Самолет-лаборатория Ан-30рр Госкомгидромета СССР совершал рутинный полет над западной частью Европейской территории СССР (к сожалению, точный маршрут полета этого самолета так и остался для меня тайной за семью печатями — западная часть территории Европейской территории — географически достаточно обширный участок). Самолет был оборудован в том числе гондолой с фильтрующими материалами, предназначенными для улавливания аэрозолей.

После посадки было обнаружено, что мощность экспозиционной дозы фильтрующих материалов достигала нескольких рентген в час. Проба была срочно отправлена в Киев и подвергнута исследованиям на гамма-спетрометре. Результат измерений стал первой информацией о радионуклидном составе поступающей в окружающую среду активности.

На самом деле, определенная доля везения (если конечно можно говорить о везении в контексте аварии) в этом все-таки есть. То, что это самолет совершал свой полет именно над «западной частью», то что у него стояла гондола с фильтрующими материалами… Хотя, с другой стороны, в первые дни аварии информация об изотопном составе была не столь необходимой — достаточно было того, что по результатам дозиметрического контроля, ситуация была крайне тяжелой. А какой конкретно изотоп дает наибольший вклад в активность — дело, по сути не ключевое. В первые дни. Впоследствии — да. Это была крайне важная информация. В том числе, позволяющая сделать выводы о процессах, происходящих в развале.

Ладно, я забегаю вперед. Пока будем считать, что с тем, как происходил вынос радиоактивных веществ из развала реактора мы более-менее разобрались. Перейдем теперь к следующему вопросу. Дальнейшее распределение этих веществ и их воздействие на окружающую среду и людей.

Первичный выброс радиоактивных аэрозолей (сразу после взрыва) распространялся преимущественно в западном и северо-западном направлении. Через Белорусскую СССР, Польшу, Балтийское море в Скандинавию и далее через север Атлантики в Канаду.

До сих пор ведутся споры о высоте подъема радиоактивных веществ. Результаты пробоотбора, выполненные нашими братьями поляками в первые пару дней после аварии, показывают, что какая-то часть радиоактивных веществ добралась до стратосферы (статья «Vertical distribution of 131I and radiocesium in the atmosphere over Poland after Chernobyl accident», авторы Kownacka L. и Jaworowski Z.). В общем-то, этот факт показали очень многие исследования (да и, впрочем, об этом и без исследований можно было говорить почти наверняка), но пальма первенства в данном случае принадлежит полякам. Соответственно, можно считать, что эта часть полетела во все стороны от Чернобыля.

В общем-то, об этом свидетельствуют и замеры, проведенные на борту экспедиционного судна «Академик Крылов», проведенные 4-5 мая (спустя порядка 10 дней после аварии). В пробах было обнаружена приличная кучка радиоактивных изотопов, концентрация которых превышала естественную. Примечательно здесь то, что судно «Академик Крылов» в момент пробоотбора находилось более чем в 4 тысячах километров от Чернобыля – следовало из северо-восточной части Атлантического моря в Ленинград.

В исследованиях «Академика Крылова» гораздо более важным стало другое. Именно этому кораблю советской гидрометеорологической флотилии принадлежит первенство в получении данных не просто о изотопном составе выбросов, а о их дисперсном составе.

Было установлено, что 73-90% уловленного йода-131 находилось в газообразной форме. А остальная активность находилась в аэрозольной форме в виде частиц с размером 0,1-0,2 мкм. Конечно, это вовсе не означает, что именно в такой форме йод покидал развал реактора, поскольку та часть изотопа, которая сконденировалась на более крупных аэрозольных частицах попросту не могла улететь так далеко, выпав на землю вблизи станции. Тем не менее, вывод о том, что продукты аварии в конечном итоге разлетятся по всему миру сделать уже было можно.

Соответственно, к работе по наблюдению за содержанием радионуклидов в атмосфере подключились и наши заокеанские друзья. В воздухе родины хоккея концентрации радиоактивных веществ, превышающие пределы чувствительности пробоотборной и измерительной аппаратуры (надеюсь, никто не подумал, что в Канаде были зафиксированы жесточайшие превышения радиационных норм? Те концентрации о которых идет речь на таком удалении от Чернобыля с трудом превышали пороги чувствительности аппаратуры и не представляли угрозы ровным счетом никак), фиксировались со второй половины мая и до третьей декады июня.

Также следовые количества радиоактивных изотопов (преимущественно радиойода и радиоцезия) были зафиксированы метеорологическими и/или медицинскими службами США и Японии. Повторюсь, что речь идет о концентрациях на уровне порогов чувствительности измерительной аппаратуры, которые в тысячи раз ниже хоть сколь-нибудь опасных для окружающей среды и человека. Поэтому рассказы о том, что в результате Чернобыля были смертельно переоблучены американцы, канадцы, японцы и прочие австралийцы, мягко говоря далеки от действительности. Лично я никогда не видел серьезных научных документов, свидетельствующих о том, что хотя бы одна станция наблюдения за атмосферным воздухом в Австралии зафиксировала превышение концентрации радиоактивных изотопов весной и летом 1986-го, а вот историями про умиравших в муках австралийцах, павших жертвами аварии на ЧАЭС эти ваши энторнеты полны под завязку.

В общем, если резюмировать, радиоактивные изотопы, попавшие в окружающую среду после аварии, распределились над всем земным шариком (и над Австралией, наверное, тоже, но в количествах – ниже порогов обнаружения измерительной аппаратуры). Но, разумеется, реальную угрозу населению представляли отнюдь не те радиоактивные аэрозоли и газообразные возгоны, которые поднялись в стратосферу, а те, которые не улетели далеко, а выпали в большом количестве непосредственно недалеко от аварийной станции.

Небольшой оффтоп, касающийся исследований радиоизотопоного состава чернобыльской аварии. К вопросу о том, какими тернистыми путями приходится идти ученым в поисках истины.

Для понимания, в каком состоянии находился реактор на момент взрыва, было крайне важно понимать, каково было содержание в нем изотопов ксенона (читаем про «ксеноновое отравление» и «йодные ямы», например мои предыдущие посты на тему). Проблема заключалась в том, что ксенон – газ, к тому же с коротким периодом полураспада (от 2,3 до 5,3 суток) и в момент аварии он практически весь ушел в верхние слои атмосферы. Вопрос: как спустя несколько месяцев после аварии узнать количество выброшенного при взрыве ксенона?

Казалось бы – невозможно. Но советские ученые – не британские ученые. Для них нет ничего невозможного. В 1991 году появилась статья группы авторов (Пахомов С.А., Кривохатский А.С., Соколов И.А.) под названием «Оценка величины мгновенного энерговыделения при аварии реактора на ЧАЭС, основанная на определении отношения активностей ксенона-133 и ксенона 133м в воздухе».

Как указанные авторы решили проблему? Когда знаешь ответ, кажется что, в принципе, элементарно. На крупных металлургических комбинатах имеются цеха по производству газовоздушных смесей. Для целей металлургической промышленности, да. В том числе – криптонксеноновой смеси. В том числе такой цех есть на Череповецком Металлургическом Комбинате. А город Череповец, как известно знатокам географии, находится в северо-западной части территории России – на пути распространения основной части радиоактивного выброса аварии.

Были взяты баллоны с товарной криптонксеноновой смесью, произведенные на ЧерМК в период с 22 апреля по 6 мая 1986 г. и подвергнуты анализу. И пусть к моменту исследований прошло уже несколько периодов полураспада (если не несколько десятков), выявить различия в концентрации радиоактивных изотопов ксенона до аварии и после нее все же удалось. И на основании этих данных была построена и обсчитана математическая модель (учитывающая много параметров), которая в конечном итоге позволила оценить величину мгновенного энерговыделения в момент аварии.

Такие дела, да…

Ладно, вернемся к нашим баранам. От высоких материй, к радиоактивным веществам, которые представляли реальную угрозу жизни и здоровью людей.

Я не медик, поэтому всех особенностей воздействия радиации на человеческий организм не знаю, но тем не менее, попробую кратенько изложить суть. Следует разделять последствия кратковременного но интенсивного облучения (дозы более 1 Грэй единоразово — острая лучевая болезнь), длительного но малоинтенсивного облучения (0,1-0,5 Гр/сутки при суммарной дозе более 1 Грэй – хроническая лучевая болезнь) и облучение как канцерогенный фактор.

С последним сталкивается любой человек, живущий на планете Земля. Радиоактивное излучение это, как известно, поток частиц. Проходя через клетки человеческого организма, которые тоже, как известно, состоят из частиц, эти частицы могут куда-то попасть и «выбив» из клетки частицу запустить процесс ее (клетки) перерождения/мутации. В том числе – злокачественное. Ну, как-то так примерно. Радиоактивное излучение, как известно, есть везде (фон). Но мощность фонового излучения такова, что вероятность указанного выше события крайне мала. Соответственно санитарные нормы облучения для населения устанавливаются таким образом, чтобы вероятность такого события держалась в минимально возможных пределах.

Санитарные нормативы для лиц работающих с радиоактивными веществами (я в свое время работал, да), выше. Т.е. вероятность такого события выше, чем у «простых смертных», но при этом… Тоже чрезвычайно мала.

А вот при превышении доз выше определенного уровня, риск развития нежелательных процессов увеличивается. И, соответственно, при получении дозы примерно в 1 грэй в течение относительно короткого периода начинает развиваться уже лучевая болезнь (при единовразовом получении такой дозы – острая, при растянутом в относительно короткий промежуток времени, например, недели – хроническая).

В общем, тут вас больше медицинские работники просветят, поскольку более подробно влияние ионизирующего излучения на человеческий организм, я рассказать не могу.

Люди, оказавшиеся на промплощадке ЧАЭС ночью 26 апреля получили огромные дозы (от 2 до 20 Грэй, при том, что доза в 10 Грэй считается абсолютно смертельной – т.е. при дозах меньше 10 Грэй выжить еще можно, а 10 и больше — нет). Для них не было ровным счетом никакой разницы какие радиоактивные изотопы выделяются из развала реактора, как приговоренному к смертной казни через повешенье, нет дела до цвета веревки и запаха мыла. А вот для жителей Припяти, Чернобыля и других населенных пунктов, попавших в зону осаждения основной части выброшенной из реактора активности (за пределами промплощадки) это уже имело значение.

Самым опасным в первый период аварии был радиоактивный йод-131. Как известно, такой орган человеческого организма, как щитовидная железа производит йодсодержащие гормоны. Для того, чтобы их синтезировать, щитовдная железа накапливает поступающий из окружающей среды йод. Химический элемент. Ей без особой разницы какой это изотоп йода — радиоактивный или нет.

Соответственно, при большой концентрации радиойода в окружающей среде щитовидная железа начинает его поглощать и человек получает источник ионизирующего излучения в районе собственной гортани. Со всеми вытекающими последствиями. Поэтому, кстати, одна из основных профилактических мер — принятие йодсодержащих препаратов, целью которого является насыщение щитовидной железы йодом нерадиоактивным, чтобы она не поглощала из окружающей среды радиойод.

По современным оценкам в окружающую среду поступило 50-60% накопленного в реактора на момент аварии радиойода. Эта цифра опять же носит исключительно оценочный характер, поскольку период полураспада йода-13 составляет 8 суток. Поэтому, к тому моменту, когда руки дошли до оценки количества выброшенных изотопов, радиойода уже почти не осталось. Непосредственно после аварии выброс йода оценивался в 20% от накопленного количества.

Вообще вопрос в отношении поступления в окружающую среду относительно короткоживущих изотопов открыт до сих пор. Взять и измерить уже не получится. Что говорить, если сейчас, уже подходит к концу период половинного распада основного дозообразующего радиунуклида аварии — цезия-137. С момента аварии прошло 26 лет. А период полураспада цезия — 30 с небольшим лет. Т.е. по состоянию на сегодняшний день, чуть меньше половины выброшенного в результате аварии цезия превратилось в барий.

Тут надо опять немного физики «на пальцах». Температура кипения йода — 185 °C (цезия – 650 °C). Температура в реакторе на момент взрыва и в течение следующих дней «острой фазы» – несколько тысяч градусов. Понятно, что весь йод и цезий в это время покидали реактор преимущественно в газообразной форме. Часть йода и цезия вступила в химические реакции с другими элементами образовав газообразные соединения. Другая часть, столкнувшись с холодным атмосферным воздухом (градусов 20, наверное, я точно даже не знаю), конденсировалась на твердых частицах, находящихся в атмосфере (аэрозолях, да).

Как отмечалось ранее, радиойод и радиоцезий были «отловлены» в Канаде, США и Японии в газообразной форме и на субмикронных аэрозольных частицах. Это все поднялось в высокие слои атмосферы (о чем первыми просигнализировали Поляки) и разлетелось по всему миру. И, что самое важное особой опасности не представляло.

Та часть, которая сконденсировалась на совсем уж крупных частицах – начиная от обломков конструкций (в результате взрыва) и заканчивая, например, цементной пылью (во время сброса материалов в развал), выпала на промплощадке и на прилагающих к ней ближайших территориях (особую известность в качестве «символа» Чернобыльской катастрофы приобрел «рыжий» или «ржавый» лес), поскольку на какие-то дальние расстояния частицы-носители улететь не могли.

Соответственно, наибольшую опасность представляли частицы среднего размера, которые не выпали сразу на землю, но и не поднялись с раскаленным воздухом в высокие слои атмосферы, на которых конденсировался радиойод (в первую очередь) и остальные радиоизотопы.

Какое количество радиойода оказалось именно в такой форме доподлинно так и неизвестно. Опять же, напомню, что вынос радиоизотопов из разрушенного реактора происходил в течение длительного времени в различные стадии. Так, например, при пробоотборах над реактором 8 мая (окончание «периода разогрева» — см. ранее) радиойод был преимущественно в виде паров (возгонов) молекулярного йода, а уже 15-19 мая (начало «четвертой стадии» выноса) было установлено, что из развала поднимались газообразные трудносорбируемые органические соединения, содержащие радиойод.

Для предотвращения выноса радиоактивных веществ из развала реактора, ЦК КПСС и Совет Министров СССР постановлением № 634-188 от 29 мая 1986 г. была определена необходимость строительства инженерного сооружения, укрывающего разрушенный энергоблок. Собственно, ясность в необходимости такого сооружения была ясна уже в первые дни после аварии, а фактическое проектирование началось ВНИПИЭТ (г. Ленинград) в начале мая 1986 г. 20 мая 1986 Минсредмаш СССР организовал Управление строительства № 605. А еще раньше на специальной комиссии, которую возглавлял главный специалист по аэрозолям в СССР — академик Петрянов было предложено 18 эскизных проработок этого инженерного сооружения.

С точки зрения радиоактивного загрязнения территорий решение о строительстве объекта «Укрытие», а точнее техническое задание на строительство данного объекта имеет интересное историческое значение. По сути, техническое задание на проект захоронения 4-го энергоблока ЧАЭС (разработано 24 мая, т.е. месяц спустя после аварии), стало первым официальным документом, где было зафиксировано существовавшее на тот момент представление о масштабах выброса радиоактивных веществ из энергоблока.

По современным оценкам за пределы энергоблока было выброшено от 5 до 30% находившегося в реакторе топлива (и продуктов его деления). Первичные оценки были более пессимистичными. В техническом задании на проектирование объекта «Укрытие» указано следующее распределение топлива: 10-30% в шахте реактора, 10-40% в машзале, 5% — в завале у САОР, и около 50% за пределами энергоблока (в том числе около 25% на промплощадке и близлежащих территориях).

Более того, академик Александров (да, тот самый) к техническому заданию сделал примечание: «Состояние топлива принимать в виде порошка, мелочи кусков». Реально же топливо, оставшееся внутри энергоблока в основном находится в форме лавообразных масс. Даже термин введен был – ТСМ «топливосодержащие массы».

ТСМ принято различать три вида — стекловидные ТСМ, подобные застывшим каплям (например, наиболее известное скопление таких масс – в помещении 217/2, за свою форму, получившее название «Слоновая нога»); пемзообразные ТСМ, обнаруженные в бассейне-барботере и шлакообразные ТСМ, которые находятся в парораспределительном коридоре и бассейне-барботере — они имеют красно-коричневую окраску (помещение 210/7) и иссиня-черную (помещение 210/6).

Во всех исследованных образцах топливо находится в виде мелкодисперсных частиц, вкрапленных в силикатную матрицу. Количество топлива в различных образцах ТСМ неодинаково. В ряде образцов оно достигает 60% массы, при среднем содержании около 10%. Лавообразные массы имеют необычный минеральный состав. В природе ничего подобного нет. Одна из разновидностей нового минерала получила название «чернобылит».

Почему я так подробно останавливаюсь на этом вопросе? Дело в том, что этот самый «чернобылит» оказался чрезвычайно крепким материалом. Вскоре после обнаружения упомянутой «Слоновой ноги» пытались отколоть от неё для исследований хотя бы чешуйку. Для этого приглашали даже снайпера, чтобы он всадил пули в одну и ту же точку и отколол несколько крупинок. Не вышло. Масса оказалась слишком крепкой.

Таким образом, первоначальный прогноз Александрова о состоянии топлива (в первую очередь виде порошка, который, соответственно, может быть унесен в атмосферу восходящими воздушными потоками) оказался пессимистичным.

http://chelya.livejournal.com/399980.html

[Marauder]

Меня эта тематика всегда интересовала, т.к. как в институте как раз учился по направлению автоматика атомных станций. И в идеальном мире должен был бы работать на атомке...
Наш профессор (Максимов М.В. на тот момент самый молодой профессор в одесском политехе, и очень состоятельный человек так как бабло зарабатывает как раз на тематике автоматики и безопасности атомных станций) как раз и рассказывал про чернобыль в подобном ключе - что конструктивные особенности и слабый уровень развития автоматики и привели к тому что привели...

Пример с управлением автомобиля очень верный, а фраза

«Поймите, недостатки у реактора есть. Он создавался академиком Доллежалем давно, с учетом знаний того времени. Сейчас недостатки эти уменьшены, компенсированы. Дело не в конструкции. Ведете вы машину, поворачиваете руль не в ту сторону — авария! Мотор виноват? Или конструктор машины? Каждый ответит: «Виноват неквалифицированный водитель»

Применима к автомобилю, но совсем не применима к такой штуке как атомный реактор.
Современные реакторы так сконструированы, что оператор просто не в состоянии его ни взорвать ни привести к необратимым последствиям для окружающей среды. Максимум что получиться это нарушить процесс выработки электричества - по сути бабла.

Основные цели современных систем управления реактором:
- безопасность эксплуатации, увеличение эффективности реактора за счёт понижения его надёжности не допускается
- устранить человеческий фактор
- устранить влияние природных катаклизмов на возможность катастрофической аварии реактора
- увеличения кол-ва измеряемых параметров всего что происходит в реакторе, для того чтобы знать всё что происходит в реакторе и спрогнозировать развитие событий до того как их нельзя будет повернуть вспять (тахометр в примере сравнения с машиной)

Вот маленькое сравнение конструктивных особенностей реакторов РБМК и ВВЭР

В реакторе ВВЭР при появлении в активной зоне пара или при повышении температуры теплоносителя, приводящего к снижению его плотности, падает количество столкновений нейтронов с атомами молекул теплоносителя, уменьшается замедление нейтронов, вследствие чего все они уходят за пределы активной зоны, не реагируя с другими ядрами. Реактор останавливается.

В реакторе РБМК при вскипании воды или повышении ее температуры, приводящее к снижению ее плотности, уходит ее нейтронопоглощающее действие (замедлитель в этом реакторе и так уже есть, а у пара коэффициент поглощения нейтронов гораздо ниже, чем у воды). В реакторе нарастает цепная реакция и он разгоняется., что, в свою очередь, приводит к дальнейшему повышению температуры воды и ее вскипанию.

РБМК более эффективны чем ВВЭР, но и более опасны.
Сейчас в России ещё работает несколько РБМК реакторов, и несмотря на опыт прошлых лет и соответствующие модернизации эти реакторы являются угрозой безопасности.

Сестре делал диплом (тоже в моих политеховских краях корочку получала), там нужно было смоделировать условия при которых ВВЭР перегреется и пойдёт в разнос - так по результатам моделирования, получилось что это практически нереально. ВВЭР при нагреве всё равно самостоятельно останавливался.

И в добавок напомню про Фукусиму, тамошние реакторы BWR ещё более древние чем чернобыльские. Хоть в процессе их модернизации на них и учли многие современные требования по безопасности, но устойчивость к природным явлениям закладываются в конструкцию, и модернизации не особо поддаются.

[Arn]

Ну вобщем-то суть статьи автора свыше сводится к тому, что на персонал свалили вину за испытания по 30-ти секундной аварийной остановки реактора. Хотя все делалось строго по инструкции. Только мне непонятно одно- разве ни у кого не было письменного предписания на это испытание? Если оно было и персонал действовал строго по пунктам- то какое к черту уголовное преследование? Если его не было, они что, устно там принимают на себя такую отвественность?
Статьи хорошие, очень много разжевано для простых смертных, но вот эти вещи меня смущают.

[Фенрир]

Если оно было и персонал действовал строго по пунктам- то какое к черту уголовное преследование? Если его не было, они что, устно там принимают на себя такую отвественность?

В этом нет ничего удивительного,т.к. факты были на лицо в этом случае.Т.е. катастрофа произошла,а это значит,что ,возможно,действовали не по пунктам!(в глазах суда это выглядит именно так).
Т.е. человек не посвященный не будет вдаваться в подробности запуска/остановки того, или иного механизма.Ему будет важен сам факт выполнения/не выполнения задачи.
В этом случае суд может сколько угодно слушать пояснения "ответственных" за взрыв с умным видом,и кивать/ качать головой в такт словам объясняющего,но он (суд) может вообще ничего не понимать!
Еще раз повторю: так было и будет всегда в практике суда (ну разве что суд присяжных,которого у нас не будет еще минимум лет 20,смог бы оправдать их).

К сожалению это так...

[Arn]

И я думаю, что у многих служащих (действующих или бывших) возникнет тот же вопрос. Неважно - гражданская или военная служба. Там, где есть высокая степень ответственности. Во времена путча когда возникла ситуация хаоса генералы пытались спихивать ответственность на ниже стоящих и всучивать устные приказы. Так Лебедю хотели пристроить самовольные действия в той непонятной обстановке, но ответ был простой: "тов. генерал-полковник, ваш приказ зафиксирован тремя операторами, так что не нужно мне ничего приписывать".

И потом есть- совершенно четкие действия при тех или иных задачах. На ЧАЭС же не идиоты сидели. Если все выполнялось строго по нотам- всё, виновата конструкция, древние ЭВМ и те, кто дал распоряжение по испытанию. Потому как по идее должны были до дурноты промоделировать это дело в безопасных условиях и понять степень риска.

[Marauder]

Только мне непонятно одно- разве ни у кого не было письменного предписания на это испытание? Если оно было и персонал действовал строго по пунктам- то какое к черту уголовное преследование? Если его не было, они что, устно там принимают на себя такую отвественность?

Там, извиняюсь за такой пример, пукнуть не по инструкции нельзя. Те мои сокурсники, кто сейчас на атомках работают, рассказывают о том что у них контрольных и экзаменов больше чем было в школе\институтах. Какие-то глупости конечно тоже присутствуют, но будь это на таком уровне в управлении государством - государство было бы звездой в плане качества и эффективности
Строгий регламент и малейший завтык, приводит к большому административному "ай-ай-ай". Строгость регламента и контроля, конечно зависит от должности.
И всё-всё что важно для управления реактором логируется. Как в электронном так и в бумажном виде. Тонны инструкций и распоряжений с кучей подписей.
Атомка это наверное единственное место в нашей стране где чётко понимают что непрофессионализм не допустим.
Кумовство при приёме на работу конечно есть, город сателлит при атомке - это большая деревня, но по связям работу дают только там где нужно бумажки перекладывать и во всяких вспомогательных отделах.
Детки работников, которые поучились 5-ть лет, вернулись в свой город сателлит, могут сидеть годами без работы на атомке т.к. бездельничали в институте, а рядовые должности все заняты.

[Фенрир]

Впоследствии внесли изменения, сделав многие из тех ошибочных действий прямыми запретами. Действия эти действительно были ошибочными, называть их правильными, имея сейчас представление о механизмах и процессах, приведших к аварии - глупо. Но говорить, что персонал нарушил правила, которых на тот момент не существовало. Ну, наверное, все-таки неправильно.

Иногда действия руководителей напоминают мне детские игры,в которых вносятся изменения на ходу,в пользу одной из сторон.Таким образом они себя стараются обезопасить от ответственности и соответственно сделать так,чтобы ответственность понесли исполнители.

Так моя прежняя начальница сказала мне :"Если что,то это была твоя инициатива." Отказаться я не мог,потому что понимал,что будет еще хуже.И потом понеслось!Сколько я в свой отпуск наездился по "начальничкам"...сколько тонн бумаги было изведено на объяснительные...страшно вспоминать.

[Arn]

Сегодня вечерком покопаю инфу насчет испытания и распоряжения, зацепило.